– Давайте лучше посмотрим на примере, который может оказаться в тесте. Мне очень помогло обсуждение вопросов с другими абитуриентами, ведь у каждого свой подход, и иногда это может пригодиться для ответа. Поэтому предлагаю сделать то же самое. – Она раскрыла папку, достала стопку листочков и раздала их нам. – На второй странице вы найдете первый вопрос. Ты, – сказала она и указала на Рэна, который опять перешептывался. – Прочитай, пожалуйста, вопрос.

– С большим удовольствием, – ответил он, нагло улыбаясь. – Первый вопрос гласит: если вы можете назвать причину своих поступков, значит ли это, что ваши поступки рациональны?

Лин тут же подняла руку.

– Руку поднимать не надо, у нас открытое обсуждение, – сказала Пиппа и кивнула Лин.

– Все поступки имеют эмоциональную причину, – начала моя подруга. – Хотя и говорится, что сперва надо подумать и найти разумное решение, вместо того чтобы слушать сердце, но в конечном счете мы все равно руководствуемся чувствами, поэтому наши решения не рациональны.

– Это было очень короткое эссе, – заметил Алистер, и его друзья засмеялись. Все, кроме Джеймса. Тот заморгал, будто только что проснулся.

– Это тезис, который надо либо развить, либо опровергнуть, – заметила Пиппа.

– Чтобы ответить на вопрос, нужно сначала определить значение слова «рациональный» в данном контексте, – неожиданно вмешалась Лидия. За ухом у нее была ручка, перед собой она держала лист с вопросом. На какое направление она собралась поступать?

– Рациональность означает мысли или образ действий, обусловленные здравым смыслом, – пробурчал Кеш.

– В этом контексте рациональность означает здравый смысл, – сказала я. – Но здравый смысл – это нечто субъективное. Как можно его определить, если у каждого человека свои правила, принципы и ценности?

– Я все же считаю, что у всех более-менее одинаковое представление об основополагающих ценностях, – возразил Рэн.

Я неуверенно пожала плечами:

– Думаю, все зависит от того, кто тебя воспитывал и каково твое окружение.

– Каждый с пеленок знает, что нельзя убивать других и так далее. Если действовать исходя из этих принципов, тогда – объективно – это рационально, – возразил он.

– Но не все поступки можно свести к этим принципам, – отметила Лин.

– То есть если я делаю что-то, что меня губит, но при этом знаю, что это не противоречит основному закону, то мои действия рациональны? – спросила Лидия. Я озадаченно посмотрела на нее, но ее взгляд был прикован к листку.

– Если это соответствует твоему понимаю здравого смысла, то да, – ответила я после небольшой паузы. – Из этого видно, насколько могут отличаться принципы у разных людей. Я бы никогда не стала по своей воле делать то, что может меня погубить.

– Значит, твое понимание здравого смысла правильнее моего? – Лидия вдруг разгневалась. На ее бледных щеках проступили красные пятна.

– Я имею в виду, что, на мой взгляд, действие не может быть рациональным, если хоть кому-то вредит. Хоть тебе самому, хоть кому-то другому. Но это только мое требование.

– А у тебя требования выше, чем у других людей. Верно?

Я удивленно посмотрела на Джеймса. Он говорил так тихо, что я едва его расслышала. Вид у него уже не был отрешенным. Теперь он целиком присутствовал здесь, в этой аудитории, устремив на меня свой холодный взгляд.

Я крепко сжала ручку.

– Я отношу этот вопрос не к себе, а к тому факту, что каждый думает и действует по-своему.

– Предположим, я привел на вечеринку стриптизеров, чтобы устроить всем присутствующим приятный вечер, – медленно начал Джеймс. – Если следовать твоему пониманию вопроса, это решение однозначно рационально.

В любую секунду моя ручка могла переломиться пополам.

– Это не было рациональным решением, это просто аморально и мерзко.

– Такие слова, как «мерзко», лучше не использовать ни в эссе, ни в устном интервью, – посоветовала Пиппа.

– Ты путаешь разноплановые вещи, горячее с зеленым, – сухо произнес Джеймс. – Вот, допустим, у тебя есть два предложения о работе, на одной ты будешь зарабатывать больше, но на менее оплачиваемой, возможно, станешь счастливее; тут рациональнее выбрать ту работу, где больше платят. Разве нет?

– Если рассуждать о здравом смысле на денежной основе, что в твоем случае, кстати, неудивительно.

Меня переполняла энергия, и казалось, что в аудитории никого больше нет, кроме Джеймса.

Он поднял бровь:

– Во-первых, ты сильно заблуждаешься. Во-вторых, выбрать высокооплачиваемую работу – это и есть рациональное решение.

– Почему же, позволь узнать?

Он смотрел мне прямо в глаза.

– Потому что в этом мире ты никому не интересен, если у тебя нет денег.

При этих словах я вспомнила про стертые подошвы моих ботинок и про дырявый рюкзак. Внутри неистово вспыхнула злость.

– Это зависит от того, кто тебя воспитывал.

– Что это значит? – спросил он, его голос был пугающе спокойным.

Я пожала плечами:

– Если тебе с малых лет вбили в голову, что без денег ты никто, неудивительно, что в твоем понимании здравого смысла в расчет берутся только деньги. Вообще-то это убого.

Мускул на его лице дрогнул.

– Тебе лучше помолчать, Руби.

– В Оксфорде ты никому не сможешь затыкать рот. Возможно, там тебе придется привыкнуть получать отпор и смириться с отказами. Даже при том, что у тебя по-прежнему не будет проблем, ведь ты богат и только поэтому интересен миру.

Джеймс вздрогнул, как от пощечины. В аудитории воцарилась мертвая тишина. Единственное, что я слышала – бешеный стук моего сердца и глухой шум в ушах. В следующее мгновение Джеймс вскочил так резко, что стул опрокинулся и с грохотом упал на пол. Я затаила дыхание, когда он широким шагом вышел из аудитории и сильно хлопнул за собой дверью.

Я сразу вернулась в реальность. Друзья Джеймса удивленно переглядывались, не понимая, что же, черт возьми, только что произошло. А на лице Лидии читался невыразимый шок. По спине пробежали мурашки. Придя в себя, я поняла, что сейчас сказала.

Это к вопросу о том, как «оставаться невидимой». Вместо обычного разговора я перешла на личности, потому что Джеймс меня разозлил. И правильно он заметил: я сильно заблуждаюсь. И не стоило мне говорить ему в лицо такие вещи только потому, что он ведет себя как тупой подонок. Так что я ничем не лучше его.

Что, черт возьми, на меня нашло?

Между тем рисунок на листе выглядел впечатляюще. Заостренные черные зубцы, спиральки и сумбурные кружки казались почти трехмерными. Стоит протянуть руку – и тебя затянет в картинку. Каждый раз удивляюсь тому, что получается из непроизвольных зарисовок. И тому, как это помогает отвлечься – например, от мыслей, что мои друзья на площадке меньше чем в ста метрах от меня готовятся к предстоящей игре на выходных. Или от того факта, что придется сидеть в этой аудитории еще час и одиннадцать минут.